События той ночи стали ночным кошмаром. Каждую ночь всё повторялось снова и снова. Всякий раз засыпая он думал о том что мог изменить, как мог повлиять на ход событий, что мог избежать. В чём его ошибка, где он оплошался, как сделать так чтобы не давила вина, отравляя жизнь? На эти вопросы у него не было ответов.
Теперь всё изменилось. По просьбе Вивере в их с Мэри комнате всё же появилась ещё одна кровать и теперь Кай ночевал рядом с девушкой. Назвать её подопечной теперь, стало быть, невозможно. Называть себя хозяином стыдно и больно, будто этим словом он признавался в тяжком убийстве, за который впору отправляться на электрический стул.
Изредка он занимал комнату одного из убитых коллег, когда болел или проходил очередное лечение. Из всех хозяев патрулировавших город он, пожалуй, уже заслужил звание самого неудачливого. И если бывшие подопечные встречались на его маршруте крайне редко, в него с готовностью стреляли свои же, ведь в темноте ночи, когда весь город с наступлением темноты замирает, так сложно определить, где враг, а где свой. Теперь уже больше по ночам не горит свет в окнах жилых домов, все они прочно забиты и заколочены. Фонарей тоже не наблюдается, они все снесены указом городского совета.
А если уж он и оставался без пули товарища где-нибудь в теле, то обязательно по-своему везению натыкался в темноте на каждый угол, падал с лестниц в обветшалых домах, проваливался в полу. Здания тоже постоянно проверялись, так как они были заброшены, если их жильцов уже съели, и это место могло послужить базой для этих тварей. Твари, монстры, животные, чудовища – теперь эти существительные заменили одно слово «подопечный». Как их называл Вивере никто не знал. Тот всячески избегал этой опасной темы. И если и патрулировал с кем-то в паре всегда заводил разговор на отвлечённые темы из внешнего мира.
Теперь на прикроватной тумбочке всегда лежал, точнее, пылился, пистолет. Тот им совершенно не пользовался, частенько забывал брать с собой на ночную службу, да и вообще нужен был ему только для красоты. И хоть стрелять он уже руку набил, но как-то не особо рвался применять свои умения на ком-то. На тумбочке – это слишком далеко. Под подушкой, или зажатой в руке – это правильно. Но когда твой враг уже не человек это расстояние между тобой и тумбочкой резко увеличивается, а времени что ты тянешься за оружием, вполне хватит врагу чтобы перерезать твоё горло или оторвать дрожащую руку.
Кошмары мучили его каждый день. Ночью спать им теперь было не положено, так что все честно отсыпались до обеда, а потом работали в приюте, восстанавливая его. Каждый раз парень просыпался в холодном поту, с остекленевшими чужими глазами. Улыбка теперь расцветала на его лице только в присутствии Мэри. Он всё силился создать впечатление её защитника, а значит, он не должен жить своими страданиями. Изменились только голубые глаза. Раньше они как отражение осеннего небо, всегда приветствовали каждого, кто встречался на их пути. Сейчас эти два голубых озёрца лишились своей жизни. Они покрылись толстым слоем льда, и он придавал им особой отчуждённости и безразличности ко всему. Кай прежний, наверное, ушёл в ту ночь вместе с подопечными куда-то в лучшее время.
Без подопечных, без их радостей и детской злости приют опустел. Он стал пугать не только хозяев, но и даже директора. Эти стены стали немыми свидетелями произошедших тогда ужасных событий, и до сих пор хранили их отпечаток в своём нутре. Как и каждый выживший после той ночи.
Радовало то, что круг, в котором Кай общался, за исключением Нуа, никто не пострадал. Мэри осталась в полной сохранности, правда тогда как-то времени не было спросить как девушка пережила ту страшную ночь. А возвращаться снова к тем событиям не хотелось никому. Но каждый день, просыпаясь все снова погружались в эту депрессию. Тут ничего не поделаешь. Каю казалось, что даже Агацуми, такой эгоцентричный человек, испытывал какие-то терзания и неудобства, оставаясь в пустой комнате. В обеденном зале редко кто заводил разговор. Хозяева в основ держались кучками и всегда огорчались и прощались как в последний раз перед патрулированием. Примерно один, а то и два раза в неделю кто-нибудь из них да не возвращался со своей смены. Но тяжелее всего приходилось Макото. Ему каждый день приходили сотни писем с угрозами, и теперь он стал нередким гостем в зале заседания совета. Ему каждый раз выносили новые обвинения. Всё, что случалось после того дня автоматически становилось заслугой приюта, на который уже был повешен ярлык локального зла. Теперь хозяев сторонились, даже их помощь принималась как должное, без всякой благодарности. Трудно было описать то состояние, в которую все впали после такой утраты, и ещё сложнее было нести эту ношу дальше. Как искупить вину перед городом все отчётливо понимали. Но никто даже не думал прибегать к этим мерам. Это ведь ИХ подопечные! Их монстры, их чудовища, это они создали их, а убить своё детище родителю всегда проблематично.
Последние дни от обилия белого цвета на улице болели глаза. Ночью только снег служил слабым освещением, так как контрастировал с небом, и только так можно было отделить землю от стенки дома. Зима преждевременно вошла в свои права. Зима в этом году в Швейцарии выдалась особенно снежной и холодной. И теперь все чётко понимали, что вскоре бывшие подопечные выберутся из леса и пойдут искать себе более тёплого убежища. Либо в домах городских жителей… либо в приюте.
Кай морозы не любил всем своим остывшим сердцем. Он всегда ворчал, натягивая на себя практически всю тёплую одежду, что могла быть в шкафу. Нередко он выкатывался в гостиную в трёх тёплых свитерах двух штанах и сапогах на платформе, чтобы пальцы не отмерзали. Он и без того был как вышка высокий, зато наличие одежды придавало ему хоть какой-то вид сильного человека. Правда ткни пальцем в «накаченную мышцу» и та послушно спружинет шерстяным свитером.
Вот и в этот раз космонавт выпал в общих зал закрытый по самый нос тёплым шарфом, да ещё и в варежках. Проблемой оставалось отсутствие какого-либо головного убора и тёплой шубы, поэтому тот напяливал уже заношенный бежевый плащ, в котором щеголял всю осень. Но даже в таких тулупах этот человек умудрялся возвращаться каждый раз с дежурством с насморком, жутким кашлем, который стал уже хроническим и отмороженными конечностями. Нос и уши он уже просто вообще не чувствовал к утру. Общую картину эскимоса дополнял видавший и лучшие времена костыль. Конечно же в приюте никто не накладывал гипс. После того как события, произошедшие здесь стали достоянием общественности Вивере так же было отказано в лечении в городской больницы. Как только медицинский персонал видел эмблему на документах парня ему махали кружевными платочками. Месяц блондин проходил с шиной Дитерихса, кость срасталась, но неправильно. Боли особой он не чувствовал, если не напрягать ногу. Но всё же при ходьбе испытывал неудобства и неприятные ощущения. Ну и ещё. Он снова закурил.
- Я готов! – Замахал руками человек, который судя по одеянию отправляется в космос и не удержав равновесия без костыля завалился на диван. Здесь, в приюте, он уже обливался седьмым потом.
_________________
|